Петров П. В., кандидат исторических наук, РГАВМФ

«Война-продолжение» 1941–1944 гг.

глазами советского солдата

    «Война-продолжение» 1941–1944 гг. имеет огромную историографию – как с финской, так и с российской (советской) стороны. По данной теме опубликовано значительное количество исследований, сборников документов, мемуаров и дневников. Ввиду огромности данной темы, в нашем докладе мы ограничимся рассмотрением лишь одного из ее аспектов – боевых действий советских и финских войск в 1941–1944 гг. в ходе битвы за Ленинград. Надо сказать, что в последнее время российская историческая наука пополнилась целым рядом ценных работ, посвященных советско-финским отношениям в 1940–1944 гг.[1] Однако, данные исследования повествуют в основном о внешнеполитических и стратегических аспектах в отношениях между СССР и Финляндией накануне и в период «войны-продолжения» 1941–1944 гг., а сама боевая деятельность советских войск на этом направлении остается еще недостаточно изученной. В связи с этим, является интересным рассмотрение боевой деятельности советской и финской армий глазами ее рядовых участников. В данном случае, речь пойдет о дневниках советских солдат.     

    Говоря о таком источнике, как дневники советских военнослужащих, следует оговорить несколько моментов. Во-первых, ведение дневников личным составом Красной Армии во время войны не поощрялось, более того, могло вызвать подозрения у командования. В связи с этим, авторы дневников определенно рисковали. Во-вторых, зачастую авторы боялись записывать свои мысли в откровенной форме, так как они могли быть прочитаны посторонними и, в последующем, стать источником для обвинения. В-третьих, большой редкостью являлись дневники именно рядовых красноармейцев, которые сообщали в них такие подробности войны, которые оказывались вне поля зрения командного состава.           

    С целью раскрытия данной темы мы изучим дневники двух красноармейцев – С. И. Кузнецова и С. Ф. Путякова, которые принимали непосредственное участие в боях с финскими войсками в период 1941–1944 гг. В этой связи, автором используется сборник «Блокадные дневники и документы» (СПб., 2004)[2], куда и вошли составной частью дневники указанных лиц. В дневниках этих красноармейцев можно найти массу интересных подробностей относительно повседневной деятельности армейских частей под Ленинградом в 1941–1944 гг. и их личное восприятие событий того времени. Стоит отметить, что красноармеец С. Ф. Путяков воевал на Карельском перешейке в августе 1941 года, после чего в составе своей части находился на линии фронта с финскими войсками, в р-не Левашово–Каменка. Что касается красноармейца С. И. Кузнецова, то он также длительное время находился на советско-финском фронте, в р-не Токсово.                

    Для удобства рассмотрения данных источников и выявления их общих особенностей, мы выделим лишь самые малоизученные аспекты войны, на которые в большей или меньшей степени обращали внимание авторы указанных дневников. Прежде всего, это такие сюжеты, как: советская административно-командная система и ее деятельность, несправедливые порядки в Красной Армии, «измена» военачальников и плохое боевое руководство со стороны командного состава РККА, большие потери советских войск, боевые действия и военное искусство финской армии, бессмысленность войны и упадочнические настроения, тяготы войны для населения. Зачастую многие из этих тем тесно переплетались между собой, поскольку были логически связаны друг с другом. Рассмотрим далее некоторые из этих сюжетов.         

    Советская административно-командная система и ее действия.

    Следует отметить, что даже в наиболее откровенных воспоминаниях и дневниках военнослужащие не рисковали подвергать критике командно-административную систему в СССР и ее деятельность, так как прекрасно понимали всю опасность подобных высказываний, могших повлечь за собой их арест и гибель. Поэтому красноармейцы предпочитали не обсуждать действия высшего партийного и военного руководства страны, и обвиняли во всех бедах лишь своих непосредственных командиров. Соответственно, это вносило элемент некоего самоконтроля в записи и высказывания.   

    Хотя некоторые бойцы все же осмеливались делать определенные выводы. К примеру, красноармеец С. Ф. Путяков еще 17 августа позволил себе критиковать деятельность правительства до войны: «…Я полагаю, что в 1939-м году не следовало фашистам обеспечивать спокойствие границ с нашей стороны и заключать выгодный для фашистов договор… Мы имели бы возможность еще несколько лет строить, что нам надо…»[3]. В записи от 9 октября 1941 г. изложил интересную, но во многом правильную мысль: «…Плохо дерется наш советский народ. Это плохое настроение как бы специально было создано предшествующими годами. Я вращался среди разных слоев нашего великого народа, но нигде не выражалась благодарность правительству…»[4]. От общих оценок действий руководства СССР боец перешел и к оценке действий первого лица в государстве – секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина. Так, 3 ноября Путяков сделал в своем дневнике характерную запись: «Нашему народу и войску, по-моему, не хватает сейчас хорошего руководителя»[5]. В последующих записях, от 6 и 9 ноября, красноармеец уже выразил недоверие и даже критику в адрес И. В. Сталина: «…Слушал Сталина по радио… Ничего нового я из этой речи не узнал, да и вообще, это был весьма простой разбор состоявшихся событий…»; «…Передавали текст речи Сталина на параде 7-го ноября. Речи, к чему они. Нужны срочные действия… Речь, вяло призывающая к действию, мало дает. Нет, народ наш давно действует и действует так, как следует, но не так действуют руководители…»[6]. Или же, оценивая 13 ноября газетную статью писателя А. Н. Толстого, боец С. Ф. Путяков поставил ее по степени эмоционального воздействия значительно выше речи Сталина: «Эта статья во много раз превосходит речь Сталина»[7]. А 14 января 1942 г. боец делает куда более крамольное заявление: «В этой войне не видно еще было ни одного гения»[8]. 21 января Путяков вновь сетует на отсутствие грамотного руководителя страны: «Нужен бы сейчас такой гений. Позарез нужен. Я надеюсь, что будет такой человек, сильный и мудрый»[9]. Впрочем, надо сказать, что на подобные высказывания могли решиться лишь немногие военнослужащие. 

    Порядки в Красной Армии.                 

    Наибольшее, можно сказать, центральное, место в дневниках красноармейцев, конечно же, занимала такая тема, как дисциплинарное и материально-бытовое положение рядового состава РККА. Причем, особые нарекания бойцов в этой связи вызывало равнодушное, а зачастую и бесчеловечное отношение части командного состава к рядовым бойцам.   

    Красноармеец С. И. Кузнецов в своем дневнике, в записи от 4 августа 1941 г. в первый раз высказал следующую мысль: «…Нас держат на повиновении рабов перед своим поработителем…»[10]. В более поздних записях, от 3 июля 1942 г., автор вновь возвращается к данной теме: «…Будь бы она проклята эта и работа, да и вообще жизнь человека всячески униженного и пристыженного… Проклят тот, кто не имеет ни звания, ни чина…»[11]. 20 сентября Кузнецов пожаловался на несправедливое отношение командира к нему: «Если ты рядовой – должен быть всегда в грязи»[12]. Наконец, в записи от 28 декабря 1942 г. автор в отчаянии сделал очень печальный вывод по поводу наблюдаемой им действительности: «…Я вижу во всем притеснения простых трудолюбивых людей, одним словом, раз ты солдат, так будь во всем солдат, и нет тебе никакой веры и правды… Впрочем, в армии человек должен быть без мозгов и без нервов… Лечиться не разрешают, …, хотя и говорят, что у нас свобода и есть права и забота о человеке. Но это не для низших слоев народа, так что нижние слои людей всегда являются рабами высших своих начальников, и добиться прав и человеческого отношения как к себе, так и к товарищу, пожалуй, невозможно…»[13]. Эта же самая мысль была высказана Кузнецовым в записи от 4 февраля 1943 г.: «…Хуже всего угнетает бесправие человека. Я понял, что солдат – это бесправный человек и он не должен иметь ни нервов, ни размышления – и на почве этого много делают злоупотреблений…»[14]. 28 февраля Кузнецов с сожалением констатирует: «…Все же плохо быть рядовым, дурак я, что не учился на командира. Жил бы лучше, чем животные…»[15]. Далее, в записи от 6 июня 1943 г., им высказывается жалоба на плохое питание и снабжение солдат, допускаемое с попустительства офицеров, – «…Это видно, что и начальство ворует, так что солдат бесправен, и его можно обворовывать всем…», а 28 июля вновь возвращается к данной теме – «…От такого нищенского солдатского пайка – и то воруют, работать на сторону заставляют, дрова воруют и возят в Ленинград, пропивают, а солдат, оборванный, изнуренный голодом и работой, не может и слова сказать»[16]. Наконец, 26 октября 1943 г. автор дневника совершенно четко определил свое отношение к происходящему: «…Жизнь бойцов – это каторга средневековья…»[17].                                 

    Красноармеец С. Ф. Путяков тоже весьма неодобрительно отзывался об отношении командиров к рядовому составу РККА. Первоначально, 1 октября 1941 г., боец приходит к мысли, что «в нашей армии есть поганые, не наши люди»[18]. Уже 8 октября Путяков делает некоторые обобщения на эту тему: «…Я что-то не особенно верю нашим командирам. В нашей части чувствуется большой разрыв, просто пропасть между командирами и бойцами. Если это так в других, то дело плохо. Командир, которого не уважают и даже не любят бойцы, в бою будет просто мишенью, а не командиром…»[19]. Далее красноармеец пишет о сложных отношениях со своим командиром: «Отдал начальнику некоторые из тех продуктов, что привез из дома. Видимо, ему этого мало. По всей вероятности, он хотел, чтобы я все привезенные продукты отдал ему. Разорался, когда я все привезенное собрался нести к хозяйке нашей Кате. Вот скотина-то ненасытная…»[20]. 26 декабря красноармеец С. Ф. Путяков уделил внимание злоупотреблениям своих непосредственных командиров: «…Хочется отметить сегодняшнего начальника караула. Это некто Закруткин, младший лейтенант. Я не видел еще таких нахалов из числа более культурных людей. Мат и ругань – его любимое дело. Настоящий сорванец. Недодал нам шоколаду полагающегося и, возможно, масла. Еще особенно заметно, как объедает нас старшина Орлов. Судить, по-моему, за такие дела надо. Противен вообще порядок в этом БАО…» (батальон аэродромного обслуживания – Авт.)[21]. Постепенно боец пришел в отчаяние от творившихся командирами безобразий, что привело к появлению в записи от 10 января 1942 г. следующего фрагмента: «…Есть хочется. Командиры все обещают и все говорят, что питаемся все одинаково. Врут на глазах. Сами пиво пьют. Да и к тому же лучше нашего питаются. Многие из них получают обед у нас и у себя. Как противно видеть наглую несправедливость…Если придется мне тут умирать, то конкретные и явные виновники моей смерти: старшина Орлов, пом. ком. взвода Ефремов и мл. л-т Закруткин. Это не люди, а звери в человечьих шкурах…»[22]. Наконец, 25 января Путяков, уже находясь под арестом, от безысходности написал следующее: «…Буду завтра выходить и писать докладную на неправильные действия (командиров – Авт.). Негодяи. Душегубы. В этой роте уже много людей померло. Это из-за старшины Орлова, лейтенанта Закруткина и других. Они держат тюремный режим… Буду жаловаться выше. Не командиры в этом БАО – душегубцы. Уничтожить бы их гадов. Они, вернее, многие их них, похожи на врагов. Да и в самом деле, какие они командиры, если они хотят, чтобы гибли бойцы…»[23].

    «Измена» и плохое боевое руководство командного состава РККА.

    Неудачные действия советских войск, вызванные плохим руководством со стороны малоопытных военачальников, слухи о прорывах немецких войск на разных участках фронта, всеобщая неразбериха в управлении войсками зачастую порождали среди рядового состава РККА слухи о якобы сознательных изменнических действиях своего высшего командования. В связи с этим, военнослужащие часто в разговорах назвали предателями тех командующих фронтами или армиями, которые по тем или иным причинам внушали им подозрения. Это явление стало логичным результатом атмосферы всеобщей подозрительности, возникшей в советском обществе в результате политики массовых репрессий конца 1930-х гг. В итоге, любое подозрение в измене военачальников падало на уже подготовленную почву и легко находило отзыв в сознании бойцов.

    Например, красноармеец С. Ф. Путяков в своем дневнике, в записи от 8 сентября 1941 г. отметил следующее: «…Среди бойцов ходят усиленные разговоры, что Тимошенко – изменник Родины. Такие же разговоры ходят и среди гражданского населения. Я охотно верю этим слухам. Иначе не могло бы быть такого положения в армии и на фронтах, как сейчас»[24]. В записи от 6 ноября Путяков уже убежден в правильности своих прежних предположений: «…Больше всего меня поразило то, вернее не поразило, а окончательно убедило в предательстве Тимошенко…»[25]. Лишь после стабилизации линии фронта и ряда побед подобные настроения среди рядового состава прекратились.      

    Помимо деятельности военачальников высшего уровня, бойцы видели и обсуждали действия своих непосредственных командиров. И здесь все обстояло далеко не лучшим образом. Красноармеец С. Ф. Путяков уже в первой записи в своем дневнике, датированной 16 августа 1941 г., пишет: «…Распорядительности со стороны старших чинов над младшими и младших над нами никакой определенной не было… Очень мало, вернее совсем не уделялось, время для подготовки бойцов к обороне. Я за месяц никаких военных знаний не получил, в довершение всего этого беспорядка, в наше временное подразделение был поставлен такой бестолковый младший лейтенант, что его действия и распоряжения возмущали даже малоразвитых бойцов. Он своими действиями только мешал работать сознательно работавшим людям…»[26]. Описывая действия своей воинской части на Карельском перешейке, Путяков возмущался бездарной организацией отхода: «…Факт тот, что самое ценное – это люди, и с ними поступили очень неразумно. Вернее – преступно. Оставлено изрядное количество боеприпасов, продовольствия, больше десятка автомашин и ряд других ценностей, и что дороже всего, оставлено две трети живых людей…»[27]. 5 сентября, комментируя действия своего подразделения на Карельском перешейке, он отметил: «…Если и дальше наши командиры будут так руководить, то можно ожидать полного провала»[28].    

    Боевые действия и военное искусство финской армии.

    Частые поражения и неудачные наступления советских войск под Ленинградом в 1941–1942 гг. вызывали у рядового состава настроение подавленности, безысходности и, как следствие, боязни мощи германской (и финской) армии. Бойцы отмечали умелые действия армии противника, позволявшие ему с малыми потерями занимать большие территории.

    Так, красноармеец С. Ф. Путяков сообщает нам любопытные детали о действиях своей воинской части против финских войск на Карельском перешейке в августе 1941 г. Так, в записи от 27 августа 1941 г. он пишет о результатах боев с финнами в центральной части перешейка: «…Приехали в Бабошино… В то местечко, куда мы прибыли из военкомата… На старом месте нашими караулами были задержаны бойцы, заявившие, что они попали в окружение и еле вышли. Здесь, в Бабошине, разных частей войск (разбитых – Авт.) много…»[29]. На следующий день, Путяков отмечает, что «то местечко, которое мы покинули в 7 ч. 55 мин., уже подверглось нападению» и признает, что «паники наделали белофинны»[30]. Наконец, 3 сентября боец подводит некоторый итог действиям своей воинской части на Карельском перешейке: «…А если разобрать весь отход с Карельского перешейка, то становится очень обидным: эта ничтожная территория взята такой дорогой ценой, она полита кровью наших братьев. Следовало бы и отдать ее такой ценой. Рельеф местности позволяет обороняющейся стороне делать груды трупов из наступающих. Этого нет. Наши откатываются в беспорядке… Сейчас мы у стен Ленинграда. Уходить дальше некуда…»[31]. 5 сентября С. Ф. Путяков вновь возвращается к итогам боев на Карельском перешейке и сообщает любопытные подробности об окружении там советских войск: «…Из одной беседы с т. Ульяновым видно, что наши части на Карельском перешейке превращены в лоскуты. Он с моим одним товарищем и одним младшим лейтенантом с нашего подразделения и трое людей с других частей спаслись на шлюпке. К их счастью, их подобрал катер. Доставил их в Кронштадт, а оттуда он приехал сюда. Появляются одиночки, пока большей половины нет…»[32]. Неоднократно и весьма одобрительно отзывается боец Путяков и о финской разведке, замечая, что у противника очень «силен шпионаж»[33].     

    Упадочнические и пораженческие настроения.               

    Трагический исход начального этапа войны и последующее отступление, а порой и бегство, соединений и частей Красной Армии по всему фронту летом–осенью 1941 г. способствовали возникновению среди немалой части рядового и командного состава РККА упадочнических настроений. Бойцы не понимали стратегии высшего командования, не видели конца отступлению, убеждались в бесплодности поспешно организуемых контрударов по противнику и, в результате, приходили к выводу, что Красная Армия не в состоянии успешно противостоять вермахту.  

    К примеру, красноармеец С. Ф. Путяков 4 сентября 1941 г. с апатией замечает: «…Скорее бы конец всей этой бестолковщины…»[34]. На следующий день он так же безразлично констатирует: «…Правда, сейчас наступает тяжелый момент всем окруженным в Ленинграде. Но меня такое состояние почему-то очень радует…»[35]. 12 сентября, рассуждая о тяжелых боях под Ельней, Путяков вновь вернулся к теме бесперспективности войны: «…Потери бойцов, по сводкам, большие. Скорее бы кончилось это бессмысленное уничтожение ценностей и живых людей. Смерть наших людей и моя будет воспета потомством, но что думают они о своей собачьей смерти? Их не только воспоют, они будут трижды прокляты»[36].       

    Необходимо сказать, что вышеприведенные критические замечания красноармейцев С. И. Кузнецова и С. Ф. Путякова впоследствии очень дорого обошлись им. Кузнецов был арестован органами НКВД в 1948 г. и, лишь благодаря окончанию войны, получил 10 лет исправительно-трудовых лагерей. У бойца Путякова судьба оказалась еще более трагической: он был арестован еще в январе 1942 г. и расстрелян за «антисоветскую» деятельность. В 1960-х годах С. И. Кузнецов и С. Ф. Путяков были реабилитированы.

    В то же время, подобные высказывания в дневниках все же были редкостью. Как уже говорилось выше, в советских людях того времени действовал механизм некоего самоконтроля. Иными словами, многие люди думали подобным образом, но вынуждены были говорить вслух и писать совершенно противоположное. Это было характерной чертой и большинства послевоенных мемуаров советских участников войны. Поэтому осмелиться на выражение прямого протеста против существующей в СССР системы могли очень немногие и весьма смелые люди, обладавшие к тому же определенным культурно-образовательным уровнем, дающим возможность делать анализ происходящих событий. Однако, никто не будет отрицать того факта, что с началом войны подавляющая часть населения СССР, безусловно, была охвачена патриотическим настроением, которое в последующем стало источником победы советского народа в войне.                               

Примечания: